|
Так случилось, что свой очередной день рождения в 2002-м году пришлось встречать
на сутки раньше календарного, из-за выходных. Были самые близкие. Официальное
мероприятие прошло традиционно – с поздравлениями, тостами, закусками, которые
плавно перетекли в воспоминания: «А помнишь?…»
– А помнишь, - спрашивает мой старинный товарищ, бывший в своё время моим
начальником и ставший впоследствии другом, Виктор Викторович, Куренков, - как мы
шли ЭОНом?
– Ещё бы! Разве такое забывается? – отвечаю.
- Да, такое не забывается, несмотря на прошедшие годы, – подтверждает Виктор. А
помнишь, – с нами ещё МРСы шли? Вот им-то, небось, было куда тяжелее!
– На МРСах в своё время шел этим путём и твой тёзка – Виктор Викторович Конецкий.
Мы дышали таким же арктическим воздухом, «наслаждались» теми же красотами
Ледовитого океана, кололи форштевнями, возможно, те же самые ледяные поля…
– Кстати, мне после службы, на гражданке, пришлось по жизни неоднократно
общаться с Виктором Викторовичем, – вспоминает Куренков.
Наши воспоминания переходят к отдельным эпизодам из произведений Конецкого. К
разговору подключаются остальные гости – все мы почитатели творчества Виктора
Викторовича.
Следующий день принёс нам печальную весть…
В 2007 году исполнится 50 лет со времени проведения Экспедиции Особого
Назначения по переводу соединения подводных лодок и группы рыболовецких судов
Севморпутём с Европы на Дальний Восток. Поклонники Виктора Викторовича Конецкого
знают о таких экспедициях по его описаниям арктических плаваний на гражданских
судах. Здесь же предлагается посмотреть на арктическую экзотику с борта
подводной лодки.
Да, годы бегут, уходят от нас любимые люди, но жизнь продолжается. И те, кто ещё
с нами, те, кто будут после нас, прочтя даже эти несовершенные воспоминания,
узнают о нашем скромном труде на морских просторах Родины.
30 марта 2006 г. Санкт-Петербург.
– Миша, на душе у меня так тошно, что прямо невмоготу! – пожаловался я командиру
БЧ-5, старшему лейтенанту Мише Семенову.
На гражданских судах эту должность занимает старший механик, стармех, а в
просторечии еще проще – «дед». Этой должности механики добиваются длительным
стажем и созревают уже в значительном возрасте, умудренные знаниями, опытом и
длительным плавательным цензом. «Вес» этой должности на судне на 2-й, 3-й
позиции после капитана. Миша на «деда» не тянет, да у нас и служебные «ценности»
несколько другие. Миша всего на год старше меня, командира рулевой группы,
лейтенанта, а мне вот только недавно исполнилось 25 лет. «Излить душу» Михаилу,
несмотря на его молодость, можно. Миша мудрый, добрый, участливый.
– Ты знаешь, – отвечает Миша, – у меня тоже в душе кошки скребут… Жаль, спирт
еще не получил, можно было бы… Постой! Мне жена перед переходом подарила флакон
«Шипра»! Попробуем?
Раздумья были недолгими.
– Давай!
Кап! Кап! Кап-кап-кап! Содержимое флакона до последней капли вытрясли в тонкий
стеклянный стакан. Характерный аромат одеколона наполнил тесную лодочную каюту
старпома, где мы уединились с Мишей. Одеколон разбавили водой, в стакане
образовалось мутное теплое пойло. Вкус его был отвратительным… Нам, видимо,
именно такой гадости и недоставало, чтобы снять гнет тяжелого душевного
состояния. Дня три, как мы пришли в Полярный из Молотовска (Северодвинск). «Мы»
– это отряд из семи новых подводных лодок 613 проекта. Здесь, на Севере, начинал
формироваться Отряд Особого Назначения – ЭОН-57 – для перехода на Дальний
Восток.
Командиров подводных лодок и старпомов вызвали куда-то в штаб на совещание,
замполит тоже отбыл в политотдел, другие офицеры нашей лодки воспользовались
отсутствием четких указаний, разбрелись по городу. Из офицеров мы с Мишей на
лодке одни. Мы «женатики», нам в поселке, который почему-то именуют «городом»,
неинтересно. Мы грустим. В Молотовске остались наши молодые жены, я всего две
недели, как бракосочетался, а у Миши осталась еще и любимая дочка –
четырехлетнее, кудрявое, ангелоподобное создание. Нас ждет долгая разлука.
Раскачка и неопределенность нашего положения длились недолго. Отстояв неделю в
Полярном, нас перевели в Ура-губу на рейдовый сбор. Днем мы ходили на внешний
рейд, отрабатывали элементы совместного плавания в надводном положении, ночевали
на якорных стоянках в Ура-губе – в те времена еще абсолютно пустынной, без
причалов и каких-либо видных строений. Затем нашу группу подводных лодок так же
дружненько поставили в сухой док пос. Роста.
Масштабы и величие дока нас поразили: в нем разместили сразу все наши
молотовские лодки и еще плюс какое-то вспомогательное судно.
Сразу после осушения дока в нем закипели работы, которые шли одновременно на
всех единицах. Вокруг, как в муравейнике, сновали рабочие, грохотали
пневматические инструменты, яркими солнечными всполохами высвечивались участки
электросварки, шипели и постреливали газовые резаки, скрежетали и позванивали
портальные краны, поводя своими хоботами, на гаках которых взмывали то вверх, то
вниз застропленные механизмы, металлические конструкции. Тут же строились леса и
их ограждения.
Крайне трудно было привыкнуть и тем более разобраться в том, что творилось в
этом гигантском «муравейнике». Но заводские специалисты свое дело знали
великолепно, и опыта таких работ у них было предостаточно. Подобные экспедиции
готовились и проводились ежегодно, а перед нашей постановкой в док там уже
обработали два подобных комплекта, мы были замыкающими в этом сезоне.
За две недели стоянки в доке наши подводные лодки изменились до неузнаваемости.
Мы лишились артиллерийского вооружения – спаренной пушки калибром 57 мм
СМ-24-ЗИФ на кормовой надстройке и спаренного автомата калибром 20 мм 2М-8 в
носовой части ограждения боевой рубки. Погреба артбоезапаса переоборудовали под
провизионные цистерны. Бронзовые гребные винты заменили чугунными. Вокруг боевой
рубки завели толстенные буксировочные браги для возможной буксировки во льдах.
Но самое удивительное – носовую оконечность (форштевень) «украсили» высоким
рогом. Подводные лодки стали похожи на каких-то громадных насекомых: то ли
кузнечиков, то ли богомолов. Этот «рог» предназначался для облегчения движения
лодок во льдах, им предполагалось упираться в кормовой кранец сопровождающего
ледокола. Цистерны главного балласта по ватерлинии укрепили ледовым поясом.
Экипажи на время докования лодок разместили на ПКЗ и других судах, находившихся
в заводском ремонте - предоставили места для ночлега подвахтенным и обеспечили
приготовление пищи. Работа на лодках шла почти круглосуточно. Экипажу надо было
обеспечивать противопожарную безопасность в местах огневых работ, обеспечивать
герметичность отсеков, готовить свои заведования к длительному плаванию в
суровых условиях Ледовитого Океана, при этом поддерживать чистоту, порядок,
безопасность.
Общее руководство этими проблемами осуществлял наш командир – капитан 3 ранга
Миронов Сергей Анатольевич, а конкретное ежесуточное планирование и практическое
обеспечение всех работ – его старший помощник капитан-лейтенант Телегин Валентин
Иванович, духовное и политическое обеспечение лежало на заместителе командира по
политчасти капитан-лейтенанте Сидоренко Юрии Владимировиче.
Механики – командир БЧ-5 инженер-старший лейтенант Семенов Михаил и командир
моторной группы инженер-лейтенант Молчанов Геннадий обеспечивали судовые работы,
комплектовали ЗИП, оформляли чековые требования на ГСМ, где-то в цехах завода
«проворачивали» какие-то свои технические проблемы. Минеры – командир БЧ-3 (уже
не «2-3») лейтенант Кузьменко Виталий и командир торпедной группы лейтенант
Сахранов Владимир – возились со своими пушками: оформляли акты на списание,
«выбивали» транспорт, сдавали во флотский арсенал, получали пиротехнику.
У штурманов свои проблемы. Командир БЧ- 1-4 старший лейтенант Куренков Виктор и
я, командир рулевой группы, готовили перечни и оформляли заказ в Гидрографию на
полный комплект карт и навигационных пособий на весь маршрут перехода, произвели
повторную выверку секстанов, хронометра, палубных и отсечных часов в мастерских
Гидрографической службы, установили новый, только что принятый на вооружение,
гидравлический лаг взамен первобытного «вертушечного». Вопросы продовольствия,
питания, медико-санитарные и химической службы легли на плечи фельдшера -
капитана м/с Шутафедова Дмитрия.
Решение проблем осложнялось тем, что все «конторы», флотские учреждения –
Артиллерийского управления, Гидрографической службы и ее мастерских,
Технического Управления и др., – располагались в Североморске при Штабе
Северного флота. Руководство ЭОНа – в Мурманске. Штаб нашего отряда, откуда шли
все «ценные» указания, дислоцировался в Полярном. А мы в Росте – это между
Мурманском и Североморском. Сообщение между этими точками – хуже не придумаешь:
нерегулярный редкий городской автобус, случайный попутный или рейсовый катер, а
где и пешком, но везде через пограничные пропускники.
И вот мы снова в Полярном. Полтора месяца со времени ухода из Молотовска
пробежали как один день, но спад напряжения не наступает. Каждый новый день
готовит какие-то новые вводные. Надо определить скоростные характеристики лодки
после замены гребных винтов, определить остаточную девиацию магнитного компаса и
радиодевиацию в связи с изменением магнитной массы лодки после многих
преобразований на легком корпусе и в ограждении боевой рубки. Надо принять до
полных норм дизельное топливо, масла, расходные материалы, пресную питьевую и
техническую воду, используя специальные и вспомогательные цистерны.
Наступает 20 июля, практически все крупные и важные предпоходные мероприятия
выполнены. Сегодня идет погрузка продовольствия. Этим руководит Дима Шутафедов,
но участвует весь экипаж – работа авральная. Все продукты берем, чуть ли не
двойной – тройной запас. Штатных мест, естественно, не хватает. Используем
торпедозаместительные цистерны, весь торпедный стеллаж – боезапаса-то нет!
Свежие продукты практически отсутствуют, все консервированное: и овощи, и
фрукты, и даже хлеб. Есть и сушеные: лук, картофель, морковь, сухофрукты.
Последние дни погода в Полярном стоит на диво летняя. Небо безоблачное, солнце
палит нещадно, температура воздуха повысилась до плюс 24-х градусов. На лодку
доходят слухи, что в поселке видели женщин в летних платьях. И еще более
невероятные свидетельства – в Екатерининской гавани видели несколько человек,
пытавшихся купаться.
Мы с Витей Куренковым по всем штурманским вопросам уже полностью подготовились и
несколько расслабились и недоумеваем: уже июль близится к исходу, такая чудная
стоит погода, а ЭОН не начинает движение, теряем драгоценное время… О чем думает
руководство? До нас уже дошла информация, что ЭОН-56 был неудачным: только
небольшая часть лодок успела проскочить, пара лодок застряла то ли в Тикси, то
ли в Певеке, а большая часть вернулась и теперь должна попытать счастья в нашем
ЭОНе.
Во второй половине дня, когда продукты были уже внутри прочного корпуса, и шло
рассовывание остатков по нерабочим закоулкам и шпациям, на лодку поступило
циркулярное извещение: к следующему дню представить предварительную прокладку от
Полярного до порта Диксон в трех вариантах – через пролив Карские ворота, через
пролив Маточкин Шар и вокруг Новой Земли.
Такое приказание казалось странным: какие еще варианты? Самый естественный
вариант – кратчайший и побыстрее! А еще – «предварительная прокладка». Идти-то
будем в кильватер за флагманом, куда поведет – туда и пойдем.
Но делать нечего, приказ – есть приказ. «Да, одному мне за такой срок не
справиться, – подумалось, – надо искать Виктора». Да и как старший штурман, и
мой начальник, Виктор должен знать об этом приказании непременно! Я спросил
вахтенного центрального поста: «А где Куренков?» – тот был не в курсе. Верхний
вахтенный тоже не знал. Я обошел отсеки, матросы все еще возились, стараясь
максимально рационально разместить провизию, ЗИПы, другое имущество. В отсеках
Куренкова нигде не было.
Наконец я обратил внимание, что и Виталия Кузьменко нигде не видно, да и
руководителя продпогрузки Димы Шутафедова, тоже нет. Ну, Дима, наверное, где-то
в продчасти оформляет документы, а Виктор и Виталий? Может где «зашхерились» и
дрыхнут?
Я еще раз пошел по отсекам и тут обратил внимание, что переборочная дверь в
концевой 7-й отсек закрыта. Попробовал открыть, – дверь оказалась задраенной
изнутри. И мне показалось, что там слышны голоса, но на стук дверь не отдраили.
Тогда я решил проникнуть в 7-й отсек через люк аварийного выхода с кормовой
надстройки.
Я развернул кремальеру верхнего люка, он легко открылся и я услышал нестройное
трио: «Шумел камыш, деревья гнулись…»
Злой, как сто чертей, я скользнул вниз по трапу.
– Вы что делаете, за…цы? Вы с ума посходили?
«Трио» размещалось вокруг большой картонной коробки, наполненной решетками со
свежими куриными яйцами, рядом на газете возвышалась горка яичной скорлупы.
– Тихо, ти-хо… Не шуми, с-са-дись! Гостем б-будешь… Н-на-ли-вай! И закусывай!
Не обращая внимания на мой гнев, им было уже слишком хорошо, и, не дожидаясь
моего присоединения, компашка пропустила вовнутрь очередную заготовку и начала
демонстрировать приемы овладения закуской. Естественно, ловкость была уже
утрачена и глазомер притупился, слизистая желто-серая яичная масса текла не
только в рот, но и мимо – по лицам, на майки и брюки. Виктор с трудом уяснил,
что от него требуется, но отреагировал правильно:
– Стоп, ребята! Шабаш! Рассосались…
Проспав часа четыре в какой-то шхере, Виктор был в полной готовности творить.
С заданием мы справились. «Шалость» осталась незамеченной. 24 июля мы получили
последний инструктаж на первый этап перехода и свое место в диспозиции.
Состав Экспедиции был потрясающим. Только в наш – основной – отряд Отдельной
бригады ЭОНа-57 входило 19 подводных лодок, в том числе две «большие» 611
проекта, 2 плавбазы подводных лодок («Бахмут» и «Аяхта»). Далее по маршруту
движения к нам должны были присоединиться отряд рыболовецких сейнеров (об этом
читайте у Виктора Конецкого) и одиночные суда Минморфлота - большей частью
сухогрузы.
25 июля 1957 года наши плавбазы и подводные лодки начали движение к внешнему
рейду, стали растягиваться в цепочку. Наконец, «цепочка» во главе с плавбазами,
на которых находились штабы ЭОНа и нашей бригады, в одно-кильватерной колонне
двинулись в направлении северной оконечности острова Новая Земля – мысу Желания.
Наше место оказалось где-то в середине колонны. Впереди по курсу головные
подводные лодки уходили за горизонт. По корме – такая же картина: извилистый
«хвост» стал теряться за горизонтом. Баренцево море провожало нас почти
штилевой, теплой погодой. Первые небольшие льдинки начали попадаться на подходе
к мысу Желания, и мы их добросовестно обходили. Ходовой вахтой на мостике
посменно, по 4 часа, правили командир БЧ-3 лейтенант Кузьменко, старпом
капитан-лейтенант Телегин и командир торпедной группы лейтенант Сахранов.
Старпому командир полностью доверял, Кузьменко и Сахранов длительное время
находились под неусыпным контролем командира. Он тоже облачался в меховые одежды
и выстаивал на мостике двойную вахту. Мы с Куренковым несли на ходу только
штурманскую вахту, вначале по 8 часов, а затем перешли, к обоюдному
удовольствию, на 12-ти часовую.
Северную оконечность Новой Земли мы увидели на третьи сутки, увидели только
отдельные верхушки возвышенностей, мыс Желания и весь горизонт покрылись
стелящимся туманом. Невысоко над островом желтело неяркое солнце. Здесь мы в
первый и последний раз испытали на практике интегрирующий авиационный секстан с
искусственным горизонтом. Полученная по солнцу обсервация находилась слишком
далеко от места определенного визуально и по радиолокации.
Карское море было менее приятным. Вместо небольших льдинок стали попадаться
значительные ледяные поля, обходить которые было нецелесообразно, и мы, снизив
скорость, старались воспользоваться кильватерным следом впередиидущих или
расщелинами в ледовых полях. К исходу первой недели перехода мы достигли
Енисейского залива. По диспозиции штаба отряда подводные лодки и плавбазы усеяли
якорные стоянки вокруг острова Диксон. Началось наше первое большое стояние,
длившееся почти десять дней. По данным ледовой разведки пролив Вилькицкого,
отделявший Северные острова от материка, был крепко закупорен льдами. И все
последние дни северные ветры дули с завидным постоянством, удерживая эту
«пробку» на нашем пути.
В ожидании вскрытия ото льда пролива, якорная жизнь обрела спокойный ритм,
распорядок дня приблизился к береговому. Отвлечения личного состава на вахты и
работы свелось к минимуму, наладились занятия по специальности, тренировки на
боевых постах, политзанятия. Вечером в свободное время в офицерской и
старшинской кают-компаниях стоял треск костяшек домино. В субботу вечером и
дважды в воскресенье в первом отсеке, наиболее свободном и вместительном,
«крутили фильму» на своей портативной киноустановке «Украина». Используя
случайные катера, мы наладили кинообмен с соседями по якорным стоянкам.
Доминировал принцип: посмотреть свои фильмы – всегда успеем!
Куренков и я подключились к несению якорной вахты, освободив старпома на этот
период - у него и других дел хватало. Виталий Кузьменко и Дима Шутафедов
умудрились с разрешения командира побывать и на острове Диксон, и в поселке
Диксон на материке, откуда привезли нам, офицерам, приятные подарки – яркие,
цветные махровые китайские полотенца. Пустячок, но приятно. Такую красоту мы не
встречали в отечественных магазинах европейской части страны.
Наконец, появились слабые признаки изменения погодных условий и надежда на
улучшение ледовой обстановки. К рейду Диксона подтянулись другие отряды и
вспомогательные суда, входившие в состав ЭОНа. На горизонте появились дымы, а
затем и надстройки ледоколов. Настал час, когда мы получили приказание на съемку
с якорей и о начале очередного перехода. «Змейка» потянулась на северо-восток.
Уже на третьи сутки перехода ледовая обстановка снова усложнилась, затем
движение вперед застопорилось и вовсе.
Руководство ЭОНа распорядилось укрыть лодки и другие суда в нескольких бухтах
северо-западного побережья полуострова Таймыр. Многочисленные бухты оказались
вместительными, но недостаточно исследованными гидрографами и топографами –
многие участки планов не имели промеров, а очертания побережья зачастую
обозначались пунктиром, что свидетельствовало о низкой надежности их координат.
Но самый большой недостаток этих стоянок заключался в их незащищенности от
ветров северных направлений. А северные ветры – главный враг арктического
судоходства. В этом мы очень скоро убедились. Усилившийся северный ветер погнал
ледяные поля в нашу сторону, закупоривая поочередно бухты. Нависла реальная
угроза быть захлопнутыми в капкан. Отряд начал пятиться в обратном направлении,
перемещаясь на якорные стоянки еще не занятые льдом.
А вскоре мы получили приказание срочно сняться с якорей и самостоятельно,
форсированным темпом возвратиться на рейд Диксона, в ранее отведенные точки
якорной стоянки.
Это был побег! Вторая стоянка на Диксоне была короче, но оставила свой след в
воспоминаниях небольшим коллективным «вывихом» – маленькой такой шалостью…
Заранее оговорюсь: произошел случай стыдный, недостойный офицерской чести, но с
кем по молодости не случалось?.. А мы и в самом деле были молодыми и к
«старикам» причисляли только командира лодки, старпома и замполита – им было уже
по 30 (плюс – минус один-два года).
Не помню, кому из «молодых» пришла шальная мысль устроить «пикник» на свежем
воздухе. Якорный режим своих «стариков» мы знали достоверно, знали, что они не
любят по вечерам засиживаться, вскоре после вечернего чая их на мостике уже не
увидишь. Вот мы и решили там устроить «тайную вечерю». Почему-то понравилась
идея нажарить рыбы. Конечно, на лодке есть прекрасный камбуз, соответствующая
кухонная утварь, но попробуй там жарить рыбу – аромат разнесется по всем
отсекам, объясняйся потом. А как отреагирует начальство?
После «отбоя» мы подняли на мостик электрожаровню и там, на свежем воздухе,
начали жарить рыбу. Рыбьи тушки оказались крепко замороженными, электрожаровня
очень не хотела разогреваться до нужной температуры на стылом арктическом
воздухе. Когда рыба оттаяла, мы уже были «хороши». К счастью, «конспирация»
удалась, и эта выходка осталась незамеченной. Но как нам было плохо потом!
Спирт, которым нас угостил Миша Семенов, оказался невысокого качества: то ли он
был испорчен довольствующей службой умышленно, то ли у Миши оказалась не совсем
чистой канистра. Он имел бензиновый запах и привкус. Последующие пару дней нас
преследовала икота и отвратительная бензиновая отрыжка. Нам было не только очень
плохо, но и стыдно. После «Шипра» я совершил второе «падение». Об этом можно
было и не писать, история не красит, но, как говорят, из песни слов не
выбросишь…
Вскоре мы снялись с якорей, погода позволила дальнейшее движение. Было это
движение медленным и сложным. Участки чистой воды встречались все реже и реже.
Отряд только изображал кильватерную колонну, лучшим определением, пожалуй, для
этого движения было бы – «цугом». Во льдах соблюдать определенный, тем более
строгий флотский порядок, было практически невозможно. Основное условие движения
– не отставать, быть максимально близко к ведущему, в его кильватерной струе, но
и не таранить. От вахтенного офицера требовались исключительная внимательность,
четкий глазомер, мгновенная реакция на изменение курса или скорости подводной
лодки. Расстояние между подводными лодками – считанные метры, малейшая
оплошность, невнимательность и твоя «субмарина» норовила протаранить ведущего
или ледяную глыбу, подставить корму, а не то и борт ведомому, или отстать от
ведущего, выйти из его кильватерной струи и тут же оказаться в другой ловушке –
в ледяном «сале» толщиной в полметра. И тут усилий твоих винтов, чтобы выбраться
из этой каши, недостаточно. Можешь давать «полные» передний и задний ход –
безрезультатно! Смири гордыню, вызывай по рации ближайший ледокол, который своим
мощным, широким телом протаранит тебе фарватер и ты «пошустри» занять свое место
в строю. Конечно, объяснений по этому случаю с командиром не миновать. Всю эту
армаду, включая подводные лодки с их плавбазами, рыбаков, одиночные суда, как
входившие в ЭОН, так и не входившие, шедшие по своим маршрутам, как в восточном
направлении, так и в западном по Северному Морскому Пути, - обеспечивал
практически весь ледокольный флот Советского Союза. Ледоколы и ледорезы на своих
участках сновали, как челноки. Отработав на своем участке определенный период,
уходили на бункеровку в ближайший порт, их место на участке занимали другие. В
нашей проводке участвовал даже «патриарх» – 58-летний ледокол «Ермак». На фоне
ледоколов поздней постройки он казался малышом, но все еще усердно трудился.
Атомный ледокол «Ленин» был еще в достройке и планировался к вводу в
эксплуатацию только через 2 года.
Наш отряд строился по такому принципу. Где-то впереди, на плавбазе «Бахмут», наш
штаб. Командир соединения капитан 1 ранга Абрам Борисович Темин – опытный
подводник, большой специалист ледовых проводок. Каждые 2-3 подводные лодки идут
под проводкой какого-нибудь эскадренного ледокола или мощного надводного судна,
в т.ч. дизельэлекторохода ледового класса «Енисей» и наших плавбаз «Бахмут» и «Аяхта».
Дальнюю и ближнюю разведку вели полярная авиация, крейсерские ледоколы;
метеообеспечение – полярные и приполярные гидрометеостанции, они же и
навигационное обеспечение радиомаяками. На отдельных этапах перехода
дополнительно разворачивались маневренные радиотехнические пункты навигационного
обеспечения, координаты которых мы получили на походе.
По установленному штабом порядку мы, как и все другие единицы отряда, должны
были сообщать свои координаты флагману на 08.00 и 20.00. Флагман мог запросить
координаты неожиданно и в другое время. Мы с Виктором Куренковым старались изо
всех сил иметь как можно более точно свое место. Для определения места
использовали радиопеленгатор, радиолокацию, редкие визуальные ориентиры, вели
тщательно прокладку своего курса. Учесть все факторы, влияющие на точность
нашего местонахождения, было чрезвычайно трудно, а временами и невозможно.
Во-первых, невозможно было лодку удержать строго на курсе: она виляла от
воздействия руля, от сопротивления встречного льда, подвергалась перемещениям
вместе с водными массами и ледяными полями. Во-вторых, автопрокладчиков мы не
имели, спутниковой радионавигации еще не было и в помине. Приемные патрубки
гидравлического лага все время забивались ледяной крошкой и лаг, вместо
пройденного расстояния, показывал все, что угодно, только не истинные значения.
Условия работы штурмана каторжные. Приходится без конца сигать вверх-вниз: то к
пеленгатору на мостик, то к путевой карте в центральный пост. Штурманская рубка,
правильнее – «выгородка», почти под самым рубочным люком, практически никак не
защищена ни от воздушных потоков, ни от водяных. Большей частью мы идем в режиме
электродвижения, один из дизелей работает постоянно, аккумуляторные батареи все
время на подзарядке и постоянно вентилируются дизелем «на просос». Забор воздуха
при этом идет через верхний рубочный люк. Наша рубка расположена именно на пути
этого воздушного потока. В хороший шторм рубку заливает водой, опять же через
верхний рубочный люк.
В отсеках весьма прохладно. Борта лодки имеют температуру забортного льда,
покрыты инеем, «слезятся» потеками влаги. Электрогрелки, по 1-2 на отсек, не
справляются с обогревом. Весь экипаж сутками не расстается с ватными брюками и
телогрейками, спят тоже в них, дополнительно укутавшись в одеяла, шинели и
прочий скарб.
Наверху, на мостике, ничего интересного. «Полярный день» уже прошел, но светлого
времени еще много, короткая ночь больше похожа на сумерки. Окрестный пейзаж до
безобразия однообразный и унылый. Кругом льды и льды… Однообразно и
невыразительно побережье, которое изредка всплывает по правому борту, невысокие
горушки и холмы уже украшаются снежными шапками.
Температура воздуха вне прочного корпуса все время минусовая – от 5 до 15
градусов. Вахтенный офицер на мостике одевается теплее, чем «дед Мороз». На нем
валенки с галошами типа «слон», ватные брюки и телогрейка, дополняемые иногда
еще меховыми штанами и меховой курткой, а поверху – большущий овчинный постовой
тулуп. На голове меховая форменная кожаная шапка-ушанка. Это «морозное чудовище»
может поворачиваться только вокруг своей оси, наблюдать за обстановкой и
подавать команды.
Нас, штурманов, наши одежды не спасают от холода, мы согреваемся интенсивностью
движений: вверх-вниз, вверх-вниз. А я, по оплошности, на самом начальном этапе
перехода лишился меховых рукавиц, их унесло ветром в Баренцево море. Мои руки
красные, вздулись от постоянного холода, но «гордость» не позволяет клянчить у
товарищей.
Вот, наконец, мыс Челюскина – самая северная оконечность материковой Азии –
остался позади, мы вошли в море Лаптевых. Внешних отличий от моря Карского мы не
увидели. Те же льды, те же торосы, редкие, но очень желанные полыньи, хмурое
небо.
Обогнув северо-восточную оконечность полуострова Таймыр, Экспедиция взяла курс
на юг, к устьям рек Хатанги и Анабара. Там, севернее острова Бегичева Большой,
после десятидневного перехода в тяжелых льдах, мы сделали недолгую якорную
стоянку на чистой воде. Часть подводных лодок сумела по очереди подойти к
плавбазам, пополнить запасы отдельных видов провизии и самое ценное из них –
свежий хлеб, испеченный умельцами, коками-хлебопеками.
Метеопрогнозы не очень обнадеживали, ледовая разведка тоже не радовала. Нам так
недоставало устойчивых ветров южных направлений, которые отогнали бы льды как
можно дальше к северу, очистили от них наш маршрут. Последующие изменения
ледовой обстановки позволили ЭОНу поступательное движение на Восток.
Следующую краткую остановку отряд сделал после прохождения широчайшей дельты
реки Лена – у мыса Буор-Хая, здесь воспользовались услугами плавбаз остальные
подводные лодки, не успевшие подойти у острова Бегичева.
Полярная авиация давала все ту же, неутешительную ледовую картину в районе
Восточно-Сибирских островов. Штаб ЭОНа, используя данные метеопрогнозов и
ледовой разведки, раскладывал «пасьянсы». Все проливы на пути в
Восточно-Сибирское море забиты тяжелыми льдинами. От того, как поведут себя
воздушные массы, будет избран маршрут дальнейшего перехода: если будут
преобладать северные ветры, – не исключено, что пойдем вокруг островов Анжу или
проливом Санникова; если будут преобладать южные ветры – пойдем проливом Дм.
Лаптева, но не исключено, что и проливом Санникова. Мы подбирали и готовили
карты на все варианты.
В этот раз нам тоже посчастливилось подойти к «Бахмуту». Мы получили желанный
свежий, душистый хлеб, добротный кусок замороженной говяжьей туши и возможность
помыться в бане. Помывка – дело хорошее, нужное. Но я бы не сказал, что это
предложение вызвало всеобщий восторг экипажа. Да, весь экипаж помылся, но
полного удовольствия не получил: постираться не смогли, да и где сушить
постиранное? Самим тоже обсохнуть негде – потолкались 5-10 минут по коридорам
плавбазы и снова – в стылый прочный корпус. Но, как ни странно, никто не
заболел.
После таких «помывок» невольно родился мой афоризм: «Моется тот, кто считает
себя грязным».
Подходы к плавбазе нежелательны и по другой причине: как правило, штаб бригады
непременно воспользуется проверкой состояния подводной лодки – устроят «шмон»,
как между собой мы именуем подобную акцию. Офицеры штаба проверят исправность
механизмов, содержание отсеков и, самое неприятное, – спецподготовку: знание
всяких там Инструкций, Наставлений, Уставов и обязанности по «Книжкам боевой
номер» матросов и старшин. Всех этих «кураторов» надо сопровождать и старательно
записывать их замечания и «ЦУ» – ценные указания в ЗКШ. «ЗКШ» – записная книжка
штурмана, ними «вооружены» все офицеры. Это небольшие специальные бланковые
издания для штурманов, которыми нас снабжает Гидрография вместе с картами и
навигационными пособиями. Поскольку прочим офицерам приобрести обыкновенные
записные книжки было проблематично, обеспечение ними легло на плечи нас,
штурманов. И вот все мы пишем, пишем и пишем…
Помнится такой случай. На совещании начальник раздаёт очередные «ЦУ», увидел,
что один офицер не пишет, сделал замечание. А тот снова не пишет. Начальник
рассвирепел: «Товарищ… я вам уже сделал одно замечание. Записывайте!» «Ладно,
ладно, запишу, если вы хотите…» – неохотно «делает одолжение» офицер, раскрыл
ЗКШ, посопел и проворчал вполголоса: «Только читать потом все равно не буду!»
Обычно, после проверки штабные офицеры остаются в уюте плавбазы. Хуже, когда
кто-нибудь из них задержится на лодке на очередной этап перехода и тем более,
если с вами пойдёт сам комбриг – капитан 1 ранга Тёмин Абрам Борисович. Сам по
себе он человек интересный, остроумный. Может и крепкую шутку устроить, и
пикантный анекдотик к месту выдать, но по случаю может и хорошую «стружку снять»
– устроить разгоняй. С ним держи ухо востро, но лучше держаться подальше – мы на
лодке, а он на плавбазе.
Помнится эпизод на одном этапе перехода. На борту комбриг А.Б. Тёмин, он,
укутанный в шубу, сидит справа от сигнальщика на крыше ограждения рубки. На
левой подножке стоит «дед Мороз» - вахтенный офицер, перед ним на козырьке
ограждения рубки, позади ветроотбойника, стоит общевойсковая, любимого в пехоте
цвета «хаки», переносная ранцевая УКВ рация «Р–105», все лодки получили их на
вооружение накануне перехода, оттуда несутся бесконечные переговоры по ЭОНу. Я
на штурманской вахте, сную вверх-вниз. На какой-то момент образовалась
благоприятная обстановка для определения места по береговым ориентирам.
Выскакиваю на мостик, взял 3 (!) пеленга на ориентиры – сочетание почти десятка
цифр – и только сделал движение спуститься в центральный пост, как слышу:
– Штурман! Задержись-ка на минутку…
И начинаются вопросы: «Лейтенант, ну как служба? Давно на лодке? А какое училище
заканчивал? А кто был начальником училища у вас? Наверное, скоро «старлея»
получать? Небось, уже и женат?» и проч.
А потом коварно:
– Ну что, лейтенант, а пеленги уже забыл?
Странный вопрос. Ну, какой же штурман, молодой ещё человек, не способен
запомнить каких-то три пеленга?
– Никак нет, товарищ капитан 1 ранга!
– Доложи, лейтенант! – требует Тёмин и, убедившись, что я не забыл, спрашивает:
– А время взятия пеленгов, наверное, уже и не знаешь?
– Знаю, товарищ комбриг, я засёк время: было … часов, … минут!
– А отсчёт лага на момент наблюдения?
– Я записал в центральном посту перед тем, как поднимался на мостик.
– Ну, ладно, штурман, живи! На этот раз тебе повезло. Но помни: надо всё
записывать в ЗКШ, – поучал Тёмин. Потом заканчивал своей любимой присказкой: –
Не торопись – пись – пись, а приободрись...! (и далее в рифму). Иди работай!
Стоянка у мыса Буор-Хая длилась недолго. ЭОНу все же повезло: возобладали южные
ветры, в проливе Лаптева началась подвижка льдов, и мы устремились к нему. Да, в
проливе Дмитрия Лаптева полыньи нам попадались, но ледовые поля были такой мощи,
что без ледоколов нам было бы не справиться, не совладать. Льды, которые
остались в пройденных морях и проливах, были тоже не простые, но мы – где в
кильватере мателота, где собственным упорством, а то и нахальством, -
справлялись с ними успешно. Здесь же нам встретились многолетние паковые льды,
ропаки. Проходя мимо какой-либо льдины, можно было видеть в прозрачной, чистой
океанской глубине многометровую ее подводную часть. Это, по сути, настоящие
айсберги, встречи вплотную с такими махинами могли иметь трагические
последствия, самое простое – свернуть свой форштевень набок.
С высоты ходового мостика плавбазы «Бахмут», видимо, хорошо просматривался наш
не очень стройный «кильватер». Флагман торопился использовать любую возможность,
чтобы ускорить движение отряда, сократить разрывы в дистанциях. На мостиках
подводных лодок из динамиков УКВ неслись бодрящие призывы комбрига Тёмина в
адрес командиров ПЛ:
– Свешников! Метелёв! Подтянитесь к «Бахмуту»!
– Морозов! Что ты ползаешь, как блоха по мокрому пузу? Не отставай!
В обширных ледяных полях нелегко приходилось и самым мощным ледоколам. Мы
двигались черепашьим темпом. Впервые здесь нас стали навещать моржи. Когда
подводные лодки стопорили ход в ожидании пробивки фарватера ледоколами, моржи
вдруг выныривали рядом и, цепляясь мощными клыками за шпигаты кормовой
надстройки, норовили взобраться на палубу, терпели неудачу, но снова и снова, с
завидным упорством, бросались на штурм. Белых медведей наблюдали на большом
удалении и, как правило, со спины, они предпочитали держаться от нас подальше.
Видимо, они были «умнее» моржей, опыт общения с «Homo sapiens» приучил их к
большей осторожности. Последняя короткая остановка на ледовой трассе произошла
вблизи Певека. Мы уже два месяца в движении и кажется, ледовые трудности позади.
Чукотское море встретило нас жестоким штормом. Подводная лодка со скрежетом
взмывала вверх на высоких волнах, замирала на мгновение в верхней точке и камнем
валилась в очередную пропасть. Изменить курс под более благоприятным углом к
направлению волны нельзя, надо соблюдать строй кильватера. Почти весь экипаж,
кроме вахтенных, лежит вповалку, приготовленная на камбузе пища не востребована,
тех, у кого, наоборот, аппетит возрос, наберется человек 5, не больше. На
мостике вахтенный офицер и вахтенный сигнальщик прикованы цепями к скобам
ограждения боевой рубки, их заливает набегающими волнами. Приковать себя цепями
научил горький опыт поколений, хотя по штату они не положены, хорошо, что в
Росте работяги предложили за соответствующий «эквивалент» добротные пожарные
пояса с цепями и карабинами. Старпом, он же вахтенный офицер, и сигнальщик
поверх меховых курток и брюк облачены еще в защитные химкомплекты, они частично
все же защищают от воды. Вид у старпома жалкий, цвет лица желто-зеленый, его
тошнит. Жалобным болезненно-просящим голосом он периодически дает команды по
трансляции в центральный пост: «Вахтенный! Подай сухариков… Вахтенный! Подай
водички… Вахтенный! Передай таранечки!» Он пытается унять тошноту, но это ему не
удается.
Волны, временами накрывающие мостик, частично опрокидываются в центральный пост
через верхний рубочный люк, ручьями стекают в штурманскую рубку и растекаются
лужами по путевой карте. Я, приученный трепетно относиться ко всему, что связано
с высокой точностью – штурманским приборам, навигационным картам и т. п. – с
горечью и болью в сердце смахиваю не очень чистым рукавом ватника лужи со
штурманского стола.
С подходом к мысу Дежнева – самой северо-восточной оконечности Евразийского
материка – мы уже сменили одиннадцать часовых поясов, теперь наш генеральный
курс резко менял направление на юго-запад, нам предстояло сменить еще три пояса,
но уже в обратном направлении. Погода, наконец, начала улучшаться, а в
Беринговом проливе почти успокоилась.
Мы готовились зайти в бухту Провидения. Старший помощник объявил «большую
приборку». Народ зашевелился, приободрился. Наша лодка всегда поддерживала
традиции чистоты и порядка, но после каждой большой приборки она снова как бы
молодела. Да и осознание того, что вдруг в порту начальство нагрянет – нельзя
«марку» терять. Тем же руководствовались и экипажи других подводных лодок. Это
мы поняли после сообщения по рации на УКВ. Подводная лодка «С-292», за которой
мы следовали в кильватер, сообщила, что поддерживать связь семафором она не в
состоянии, поскольку все три сигнальщика вышли из строя. Одного они сняли на
плавбазу с аппендицитом еще у Певека, второй получил сотрясение мозга во время
шторма, когда ему на голову свалился бочонок с селедкой, который сорвался с
креплений в боевой рубке, это случилось в Чукотском море, и вот теперь третий –
во время приборки. Этот сигнальщик решил на ходу лодки зачерпнуть брезентовым
ведром из-за борта воду, чтобы скатить мостик и промыть мусоропровод, намотал на
руку шкерт, наполнившееся мигом водой, ведро рвануло скоростным напором, шкерт
сорвался с руки, захлестнул большой палец руки и вместе с ведром и фалангой
пальца улетел за борт в воды Берингова пролива.
Бухта Провидения, вытянувшаяся почти на 50 км, понравилась: просторная,
глубоководная, защищена от злых северных ветров, в зеркальной глади водной
поверхности отражение хмурого величия окрестных гор. Эти горы почти от самого
уреза воды устремляются круто вверх, отливают чернотой скального грунта, их
скаты чем-то напоминают терриконы, там негде зацепиться никакой растительности,
даже скромной приполярной. Но в глубине фьорда горы слегка отступают, там, у
причалов порта, теснится небольшой поселок.
Дима Шутафедов, как самый незанятый по службе, ухитрился на случайном катере
сходить на берег. Потом он с восторгом рассказывал нам о своих впечатлениях от
местной экзотики. Оказалось, что в поселке, в отдельной избе, есть Агентство
связи, видел бедненький продовольственный магазинчик, в котором кроме хлеба,
растительного масла и рыбных консервов, больше ничем не торговали. Но самое
большое впечатление он получил от местной этнографической пары. У магазина
сидели чукчи, старик со старухой, в национальных одеждах, лица их были украшены
татуировкой, а старуха, вдобавок, все время не вынимала изо рта курительную
трубку, пыхтела как паровоз. Они торговали цветными национальными поделками из
оленьих шкур, лоскутков кожи и меха пушных зверьков, видимо, рассчитывая на
большой наплыв «уристов»и хороший бизнес. С нами им не повезло: стоянка была
короткой и официального схода на берег мы не имели.
Почти все сопровождавшие ЭОН ледоколы остались работать на трассе, до окончания
навигации у них была еще масса дел. Еще оставались в Арктике суда: одни шли на
Восток, другие на Запад, кто-то шел транзитом, кто-то доставлял грузы
зимовщикам. Севморпуть трудился слаженно, основательно, по Государственному.
Уже наступил октябрь месяц, в воздухе и окрестной природе чувствовалось, как, не
начавшись, приполярная осень уже подошла к зиме. Мы спешили к местам постоянного
базирования. Наше движение уже не тормозилось ледяными заторами, впереди была
чистая вода, наш отряд прибавил в скорости, погода благоприятствовала нам.
В бухте Крашенинникова (Авачинская губа на Камчатке) наш отряд оставил первую
группу подводных лодок из шести единиц, в том числе две подводные лодки 611
проекта и плавбазу «Аяхту» (позже её продали ВМФ Индонезии).
Вот уже и Берингово море позади, и Охотское. Пройдя пролив Лаперуза между
Сахалином и островом Хоккайдо, у острова Монерон, от нас отделилась вторая
группа – в Советскую Гавань. Провожали их все лодки и плавбаза гулом тифонов и
сирен.
Третья группа отошла в Японском море в залив Владимира, отныне наши друзья и
товарищи с подводных лодок «С-235» и «С-236», с которыми коротали долгое сидение
в Молотовске, станут «ракушанами» (по наименованию местной бухты – Ракушка).
25 октября 1957 года город Владивосток, расположенный на широте Сочи и Марселя,
встретил нас солнечным днем, буйным разноцветьем осеннего «бархатного» сезона.
В этот день, ровно через три месяца после выхода из Полярного, плавбаза «Бахмут»
и оставшиеся 5 подводных лодок 613 проекта, входивших в состав Отдельной бригады
подводных лодок ЭОН-57, под командованием капитана 1 ранга Тёмина Абрама
Борисовича вошли и отшвартовались в бухте Улисс. Экипажи, сформированные здесь
же, в Приморье, возвратились в родные места на новых подводных лодках, которые
составили основу новому боевому соединению – 19-й Бригаде подводных лодок
Тихоокеанского флота. Государственное задание по переводу мощной боевой
группировки на восточные рубежи Родины ЭОН выполнил успешно.
Командир дивизии контр-адмирал Синецкий и представитель штаба Тихоокеанского
флота поздравили выстроившиеся на причале экипажи с прибытием и выполнением
задания. В ответ прогремело дружное:
– Служим Советскому Союзу!
Наградой нам стали долгожданные очередные отпуска.
Средства массовой информации проведение Экспедиции Особого Назначения не
освещали.
Ноябрь 2001 – февраль 2006 г., СПб. |
