Из съемок всего фильма вспоминается мне два эпизода, которые так ярко
характеризуют отношение артистов к процессу съемки.
Первый эпизод снимался ночью. Я заступил помощник дежурного по ПЛ, поэтому весь
процесс прошел, можно сказать, у меня на глазах. Так как я был, можно сказать,
главным электриком, то помогал осветителям тянуть провода и подключать их к
электроэнергетической системе нашей субмарины, в связи с чем мне разрешили
постоять в сторонке и посмотреть на процесс фильмопроизводства.
Снимали эпизод обращения старшины 1 статьи торпедиста, уволенного в запас, к
комбригу и командиру с просьбой отправить его в поход. На экране он идет минуты
полторы-две от силы. В натуре его снимали всю ночь и все действо прекратилось
под утро, когда возникла необходимость вызывать санитарку. Казалось бы, чего
проще – идут два офицера, тут к ним подлетает бравый орел и отвлекает их от
осмысления глобальных проблем и путей их решения с идиотской просьбой отправить
его в море. Что бы сделал нормальный комбриг нормальной бригады нормальных
подводных лодок? В худшем бы случае посадил бы нарушителя его дум суток на 10 на
кичу, в лучшем – дал бы пинка под зад, чтобы не отвлекал от раздумий.
А тут стоит кран, народ сидит по «Учебной тревоге», торпедопогрузочный люк
отдраен, лебедка закреплена и проверена, погрузочная партия, которую в кадре
так и не видно, проинструктирована и расписалась везде, где только можно с тем,
что если торпеда его придавит, то начальство не виновато. Крановщик тоже
проинструктирован и расписался, торпеда надраена (подготовлена) и тоже кто-то за
нее расписался. В общем, все готовы. Пошла команда «Вира» и торпеда поехала.
Командир (артист), который (по идее) должен быть или около торпеды, или на
мостике, гуляет с комбригом по пирсу, и ему наплевать на торпеду – обсу-ждаются
насущные вопросы войны и мира, то есть учений.
А тут целый старшина 1 статьи подлетает к ним, подносит лапу к уху и требует
отправить его не на три буквы, а в море. Когда количество дублей перевалило за
десяток, мне стало неинтересно. Снимать начали часов в одиннадцать вечера, в 4
утра крановщик, заснувший за рычагами крана, выпал из будки крана на пирс и
разбил себе голову. Торпеда зависла в воздухе. Настоящий командир ПЛ матерился
так, что на противоположной стороне бухты залаяли собаки, но флотская служба
хороша тем, что любое происшествие в умелых руках превращается в незначительное
событие. Выскочил наш доктор и густо обляпал йодом по-страдавшего.
Желание эскулапа обернуть раненого бинтами в самом зародыше было пресечено
командиром (настоящим). Командир, помятуя о том, что нервные клетки не
восстанавливаются, а вид пострадавшего заставил его организм израсходовать часть
жизненно необходимой субстанции, вызвал старпома на мостик с 200 граммами шила,
которые и опрокинул внутрь себя за здоровье пострадавшего, после чего последний
встал и полез в кабину опускать торпеду в торпедовоз. Когда болванка легла на
свое место в кузове торпедовоза, командир перевел дух и послал всех… спать. Я,
как исполняющий обязанности старшины команды электриков, помог осветителям
отключить софиты и прожектора, после чего также убыл в коечку. Эпизод был снят,
режиссер и артисты были в восторге, чего нельзя было сказать о нашем экипаже и
водителе крана.
Как снимался второй эпизод мне известно со слов старпома. Надо сказать, что
помощником режиссера в этом фильме была женщина, которая, по своей собачьей
женской натуре, любила всюду совать свой нос. Тетеньке было лет эдак за сорок,
но по лодке она лазила бодро и постоянно испытывала какое-то садистское желание
что-нибудь покрутить.
А старпому раньше были не то что нынешнее племя. Они бдили, и очень зорко. Они
блюли флотскую службу, лелеяли ее и взращивали мореманов, способных хоть водки
выжрать целый таз, хоть американцев поиметь во все щели, за что им (старпомам) и
огромное спасибо…
Снимали эпизод проползания ПЛ по какой-то подводной расщелине в бухту Голубую,
роль которой выполняла Балаклавская бухта (если кто не был – смотри описание в
рассказе «Купание»). Карту нарисовал настоящий художник, и ее было довольно
сложно отличить от настоящей – работал мастер своего дела. В рубке штурмана
артист, изображающий командира БЧ-1 под руководством командира ПЛ – артиста,
лихо наносил курс, с упоением тыкая в произведение акварельного искусства
измерителем и чертя карандашом ломанные линии, даже не подозревая о магнитных
склонениях и подводных течениях…
А в это время помощник режиссера решила подергать за ручки приводов клапанов
вентиляции. На 641 проекте в ЦП они расположены по правому борту примерно по
середине отсека в проходе и представляют собой манипуляторы с ручками, которые
замками закреплены за ушки, дабы исключить нечаянное их пере-мещение в
пространстве и, как следствие, открытие клапанов вентиляции. Замки висели, но,
как всегда у нас, закрыты на ключ не были. Все моряки знали, что их трогать
нельзя, и не трогали. А вот немолодой даме захотелось… Замки снять она уже
успела, и ее шаловливая ручка потянулась к ручке манипулятора, да-бы потянуть ее
на себя. Но тут из второго отсека в ЦП влез старпом. Как я уже говорил, старпом
был опытный, служил в должности лет пять, поэтому он ничего говорить не стал, а
потихоньку начал подтягивать к себе ключ для проворачивания клапана вентиляции.
Но не только старпом обладал повышенной интуицией, тетя тоже. Поэтому то ли
шестым чувством, то ли краем глаза она увидела, что жизни ее угрожает штуковина
весом килограмм под десять с длинной ручкой. Она ринулась по направлению в
четвертый отсек. Но так как инстинкт самосохранения сработал раньше, нежели
сознание, то она рванулась, а один манипулятор остался в ее руке, что и привело
к его перемещению и открытию клапана вентиляции правого борта. Раздался шум и
лодка медленно покатилась на правый борт. А на борту торпеды, а на борту люди, а
люк отдраен, а концы питания не отсоединены, и так далее и тому подобное…
Старпом взревел как раненный бык и отправил в полет ключ. Помощник режиссера
наконец отпустила манипулятор и кинулась к переборочной двери в корме отсека.
Ключ летел быстро, рассекая со свистом воздух, но дама оказалась проворней.
Когда она влетела в четвертый отсек, ключ со звоном врезался в кормовую
переборку. Лодка сотряслась, как раненая лань. Через секунду через переборку
пролетел старпом. Режиссер обалдевшим взглядом уставился на оператора. Камера
работала, но кроме удаляющегося рева старпома ничего из звуков она записать не
могла.
Штурман от звона, пронесшегося по корпусу подводной лодки, вздрогнул, и
измеритель воткнулся ему в палец. К затухающему ниагарскому водопаду проклятий
старпома добавилось не менее выразительное «Бля…» штурмана, который начал трясти
рукой. На акварель закапала кровь. Художник рванулся к своему полотну, но обилие
народа не дало ему прорваться. «Ему же …сец настал», – кричал художник,
расталкивая мешавших, что ему слабо удавалось. Режиссер кричал, чтобы все
успокоились, а художника предупредил, чтобы к завтрашнему дню новая карта была
готова. Далее диалог строился по строгим законам Военно-Морского Флота:
- Я не успею!
- А мне по барабану!
- Вы знаете, сколько времени надо на изготовление карты?
- Хоть всю ночь рисуй – ты не Пикассо, а это не «Герника»!
- Где я акварель возьму?
- Рожай…
В общем, как у нас, что хочешь делай, а к утру чтобы было. И так далее, и тому
подобное (и надо сказать, что флотский пример заразителен – к утру новая карта
была)…
Я сидел в шестом между станциями ГГЭД по левому борту, что меня и спасло.
Вначале в отсек ворвался аромат духов, вслед за которым пролетела в седьмой
отсек тетя. Через минуту послышался рев кабана, у которого отрезали то, что, как
правило, грозятся отрезать отцы ухажерам своих дочерей в случае чего, и
промчался старпом. Через минуту на корабле сыграли аварийную тревогу «Резкое
нарастание крена», с которым мы справились за минуту (цистерна была продута). Я
поспешил в седьмой отсек. Входной люк седьмого был отдраен и с пирса доносился
затихающий рев старпома. Матросы в отсеке стояли в обалдении и никто не мог
произнести ни звука.
Я поднялся на надстройку. На пирсе стоял старпом и, чередуя «…ять» с «…сец»,
что-то втолковывал режиссеру, размахивая перед его носом пудовыми кулаками, от
чего режиссер пятился, и на лице его было написано огромное желание раствориться
в просторах бытия…
Под конец съемок нас сняли на дне Военно-Морского Флота в Севастопольской бухте,
когда мы стояли там на параде, и, если хорошенько присмотреться, то можно
разглядеть меня в строю на корме подводной лодки – я там стоял в строю третьим
слева. А помощник режиссера больше к нам на лодку не приходила, ибо старпом
прилюдно пообещал не посмотреть, что она работник искусства и женщина, а
напялить ее на канифас по полной программе, да еще в извращенной форме в прямом
и в переносном смысле. И что он ей покажет – за что надо хвататься своими
шаловливыми ручками в присутствии таких знойных мужчин, как он сам…
Рассказ
предоставлен автором.
дополнительно:
• |
Историческая справка
«Б-36» проекта 641.
|
|