Через минут двадцать застопорили ход, а еще через минут пятнадцать сыграли отбой «человек за бортом». На корабле жизнь пошла своим чередом. Заступили по «БГ №-2 надводная» и пошли в район БП – учиться военному делу настоящим образом. И только после смены с вахты я узнал что же случилось.

Заместитель, узнав, что можно купаться, быстренько разделся, открыл дверь в ОР и сиганул в воду. мы так и не поняли – как до него не дошло, что лодка перла под тремя дизелями полным ходом, как его под винты не засосало и как его подводное течение на затянуло. Не верьте Черному морю по пляжам – вода в нём на глубине 20 – 25 см уже холодная в самый жаркий день на расстоянии 1,5 – 2 мили от берега, а на глубинах 2 – 3 метра (все зависит от массы вашего тела, то есть от скорости, с которой вы входите в воду) проходят иногда мощные течения, так что, нырнув в одном месте, можно, в лучшем случае, вынырнуть метров за триста – четыреста от места входу в воду (что и спасло нашего зама), или не вынырнуть совсем, получив из-за холода судорогу мышц. Зама откинуло течением и только это не позволило его затянуть под винты. А то, что вахтенный офицер повернулся вправо для того, чтобы выкинуть спичку после того как прикурил с добра командира сигарету, так это впоследствии было названо бдительным несением вахты. Не повернись он вправо – и как знать, может быть передовой отряд КПСС лишился бы навеки своего верного бойца.

Но нет, повезло заму, чего нельзя сказать о механике, мне и остальному экипажу. На механика зам орал, что это тот ему подговорил искупаться, а я, как любимое дите капитана Гранта, то есть Петровского, был за козла отпущения. Сколько много нового я о себе узнал – до сих пор никто нового еще не добавлял, несмотря на все ухищрения. Зама трясло и корежило от негодования. Особенно, когда наш горячо любимый особист, проходя мимо, вздыхал тихонько, как бы в пространство: «И как это я автомат-то забыл?», что на-строения зама, понятный перец, не улучшало. Времена, если кто жил в то время, тогда были суровые.

Математику учили все, и не по компьютеру. Тридцать пять минут полным ходом – старпом с командиром, еще минут тридцать – я с механиком – лодка была хоть и в наших территориальных водах, но где-то около границе, на которой, как вы помните, висел ржавый амбарный замок, который наши супостаты, несмотря на все ухищрения, так и не смогли открыть до тех пор, пока Миша Меченный не начал читать лекции за границей о перестройке и получать за это гонорары (читай – узаконенные взятки). А тогда любая попытка сигануть с борта в непосредственной (да и не только) близости от государственной границы заканчивалась, как правило, автоматной очередью с мостика. И это, я считаю, было правильно.

Этой сейчас все поливают Родину помоями и радуются, как мыши – поели и тут же нас…ли. А Родина – как и мать – была и остается одна на всю жизнь. И никто другой не даст. Все эти диссиденты, что смотались на Запад, я считаю, как были трусами, так и остались – легко, сидя в теплой навозной куче, чирикать на моро-зе, что вокруг все замерзло. А вылезти на мороз, то есть приехать на Родину, и своим трудом приблизить ее к процветанию – силы и желания пропали. А то есть у нас тут некоторые, особенно на телевидении, которые живут в Америке, прилетают раз в неделю на 1-ый канал и учат нас, сирых, как все зашибись в Америке, и что мы тут все по самую шею в дерьме сидим. Вот кого надо было стрелять из автомата, но бодли-вой корове Боженька рога спилил, чтобы всю сволочь не забодала.

Вот заместитель наш по очень партийной линии это и понимал, что судьба дала ему два шанса – первый не попасть под винты, а вторая – под автоматную очередь столь сокрушающегося впоследствии особиста. Поэтому и распирало его от благородного негодования, и поэтому всю неделю, что мы были в море, я ста-рательно прятался от него, особенно в понедельник, когда он собирал всех на политзанятия. Вот тогда я и сказал свою знаменитую ныне фразу, что «количество дырок в прочном корпусе, в отличии от количества дырок на погонах и на кителе, никак не влияют на любовь механика к Родине – ее можно или любить, или не любить, а третьего нам свыше не дано». Меня спасало только то, что я не был комсомольцем, а поэтому Родину любил гораздо сильнее, нежели те, что были увешаны значками с партийными билетами (смотри фирму «ЛИС-С»).

По приходу в базу с моря в течении недели зама нашего под благовидным предлогом перевели куда-то, я не задавался вопросом – куда, но, скорее всего, как всегда с повышением. Новый зам, помятуя о печальной судьбе своего предшественника, желанием обратить энергию курсантов на ниву парт-полит просвещения не тяготился, и с механиком жил довольно дружно, то есть практически совершенно не влезал в его дела, кроме конспектов первоисточников офицерского и мичманского состава (мы были, как курсанты, изучающие это дело в училище, освобождены от бумагомарательства) и конспектов по политзанятиям свободных сынов Средней Азии, но это ему и Богом было завещано по должности.

А к нам приехали киношники снимать фильм «Слушать в отсеках», но про это особый рассказ. А мы под конец нашей практики все-таки ушли в незапланированный отпуск – механик сдержал свое слово. Как он уламывал свое начальство – нам не ведомо, но попотеть ему пришлось здорово и в прямом и в переносном смысле (июль в Севастополе не самый прохладный месяц, как вы догадываетесь, а тут еще побегай в горку с километр и обратно), так что с тех пор я понял – дал слово – умей держать его, чего бы это тебе ни стоило.
 

Рассказ предоставлен автором. 

дополнительно: